Великой Победе 65. Воспоминания Вострикова Виктора Ивановича.

Боевые награды: два ордена Отечественной войны II степени, орден Красной звезды, медаль «За Освобождение Будапешта», медаль «За боевые за слуги», медаль «За Победу над Германией».

Я родился 25 декабря 1919 года в Тамбовской области. Вскоре отец переехал в Сталинградскую область на сезонные работы, на строительство железной дороги, тогда ещё Царицынскую губернию. Нас было пятеро детей, я был средний. Жили в подвале кирпичного дома. Отец был плотником, работал только он. Было небольшое хозяйство: коровы, куры. Начали потихоньку выходить в люди. Сестра переехала в Сталинград, а затем, после смерти отца, мы тоже туда переехали. Здесь я окончил среднюю школу и поступил в учительский институт. Через два года, после окончания учёбы, меня направили в Махачкалу. Это было в 1939 году. Меня взяли в обком комсомола инструктором. Условия сложные – район национальный: семь основных национальностей Дагестана, а кроме них ещё: русские, украинцы, белорусы, азербайджанцы, грузины, евреи и люди других национальностей. Надо было организовать в комсомольских организациях политучёбу, привлечь молодёжь в школы рабочей и сельской молодёжи, организовать досуг и отдых молодёжи.

Через год меня призвали в армию, был приписан во внутренние войска МВД, и попал я сначала в Днепропетровск, а затем направлен в полковую школу в г. Шёстку, это на севере Украины, Сумская область. Город небольшой, оборонный. Здесь выпускали киноплёнку, делали порох, снаряды. И тут вышел приказ наркома обороны, который давал право сдать лицам со средним и незаконченным высшим образованием экзамены на получение офицерского звания, и можно было уходить в запас. Но ничего не получилось: в мае пришёл новый призыв, сначала такое право получали старослужащие, а 22 июня началась война.

Наш зенитно-артиллерийский дивизион охранял объекты железной дороги. Когда первый самолёт зашёл в нашу зону его сбили, а через несколько дней зашёл вражеский самолёт «Юнкерс». Его тоже сбили. Первый самолёт был наш. А немецкого лётчика взяли в плен. Вёл он себя высокомерно, называл нас свиньями. Но спесь его быстро сбили, дали по уху. В сентябре фронт сильно подвинулся, был занят Новгород Северский. Наш дивизион передвинулся к юго-западу Харькова. Но немец вошёл в Харьков с северо-запада. Затем полк расформировали, так как пришёл приказ передать зенитно-артиллерийские части девчатам.

Затем я попал в военно-политическое училище в Ташкенте. После его окончания в июле 42 года я попал на Брянский фронт (38 армия 237 стрелковая дивизия 841 стрелковый полк). Перед нами была долина, её называли долиной смерти, здесь на поле осталось более сотни танков, наших и немецких.

Всё направляли в Сталинград, а нам на одного бойца давали один патрон. Также мы пользовались трофейным немецким и венгерским оружием. Давали один сухарь из плохо пропеченного хлеба весом 400 – 600 грамм. Сухарь надо было размачивать или рубить топором. Потери среди личного состава были большие, например, командиром роты автоматчиков был старший сержант, офицер погиб.

Я со своими товарищами сталинградцами, таких было трое, просились на Сталинградский фронт, но нас не отпускали. В конце 42 года пришёл приказ о ликвидации института комиссаров, политруков, их подчинили командирам, и меня направили на курсы. И через полгода я был командиром роты. В апреле нас направили в самое пекло, на Курскую дугу. Я командовал ротой автоматчиков в отдельном батальоне противотанковых ружей. С мая до июля, до начала наступления немцев, готовили оборону. Постоянно рыли окопы, по пять метров в сутки на бойца. А ПТРовцы рыли намного больше, так как надо было сделать боевую позицию, запасную и ложную. А для двухметрового ружья надо было сделать специальную ячейку. Было отрыто пятнадцать рубежей обороны.

Наш батальон поставили на передовую. Дали нам фронт, рассчитанный на целую дивизию, и автоматчики стояли на расстоянии видимости. У меня в роте был старший сержант Миша Алпатов, он хорошо знал немецкий язык, так как в детстве жил в немецкой колонии около Одессы. Он в немецкой форме ефрейтора три или четыре раза ходил к немцам на разведку и приносил ценные сведения. Затем мы пошли в наступление, взяли Сумы. В направлении Киева потоком шли колонны танков, различной техники, пехота и авиация.

Помню, послали нас занять хутор Ворошилов. Заняли хутор и расположились в нём на ночь, а под утро немцы пошли на нас. Оказывается, они прятались на кладбище, расположенном рядом с хутором. Мы их отбили, и они отошли назад. Мой заместитель Миша Бурмистров решил пойти туда разведать, но был обстрелян и убит. С помощью подоспевших бойцов из соседней 337 дивизии, в которой служил наш земляк Герой Советского Союза Мусохранов, мы немцев подавили. Оказывается, часть немцев была прикована к памятникам, а остальные их охраняли. То есть, это были смертники. Наши потери: Миша Бурмистров и двое раненых, командиры рот.

Помню такой эпизод. На Днепре был разрушенный мост, и около быка был песчаный остров. И нашу роту автоматчиков направили на этот остров, чтобы немцы не смогли использовать этот остров в качестве обороны. Мы двое суток пробыли на острове и постоянно подвергались миномётному обстрелу. Сентябрь, уже холодно, а закопаться невозможно: копнёшь - вода. Наши потери – двое легкораненых.

6 ноября 1943 года был взят Киев. Немцы пошли в контрнаступление, но их отбили. Зимой наш батальон противотанковых ружей был расформирован. И меня направили командиром роты автоматчиков 200 гвардейского стрелкового полка 68 гвардейской дивизии. А я был в звании старший лейтенант. Командиром полка был капитан. Я неделю побыл в резерве, а затем стал помощником начальника штаба полка.

Нашу гвардейскую дивизию направляли на самые ответственные и опасные участки. Во время Львовско-Сандомирской стратегической операции, помню, взяли Старый Константинов и пошли в наступление, с нами была штрафная рота. Наша дивизия окружила эсэсовскую дивизию, состоявшую из украинских предателей, бандеровцев. Мы её уничтожили в течение двух недель. Это в 1944 году. Я в это время, будучи штабным офицером, фактически руководил ротой автоматчиков, так как командир роты был ранен. За эту операцию я получил орден Красной Звезды.

После того, как взяли Львов и прошли Польшу, в дивизии осталось 40 – 50 % личного состава. В Раве Русской дивизию пополнили и направили в Венгрию, под Будапешт. Думали, возьмём Будапешт сходу. Но немцы и мадьяры сопротивлялись крепко. Даже после окружения двумя фронтами (2 и 3 Украинский фронт) всё равно сопротивлялись. Здесь наша дивизия тоже потеряла около 60% личного состава. Эти бои можно сравнить со Сталинградом. Во время боёв за Балатон мы наблюдали движение эсэсовского танкового корпуса, который проходил беспрепятственно через наши пехотные позиции. Немцы доходили до Дуная, а затем после боёв, истощившись, возвращались. Но мы не могли ввязываться в бой, так как были вооружены только стрелковым оружием. После боёв под Балатоном, после отражения атаки танкового эсэсовского корпуса, перешли границу Австрии. Нас направили на юго-запад, на левый фланг советско-германского фронта. Здесь, в юго-восточной Австрии и закончили войну. До Чёртова моста, который переходил Суворов, не дошли полтораста километров. Южнее нас были только югославы. Немцы большими потоками двигались по многополосной пятидесятиметровой автостраде в сторону Венеции, спасали добро и людей. И нам было приказано перейти горы и прервать этот поток. Два раза мы ходили через перевал, подорвали мост, но поток этот снова возобновлялся. В этом районе находился батальон туркмен, входящий в состав немецких частей. Они занимались охраной железной дороги и сопровождали грузы. Вроде, в непосредственных боевых действиях против Советской армии не участвовали. К нам перешёл с белым флагом командир батальона туркмен и предложил свою помощь. Командир дивизии согласовал это с командующим армии, и туркмены сделали своё дело, это были настоящие бои. Командир туркмен был награждён орденом Отечественной войны II степени, хотя за эту операцию ему обещали звание героя.

В этих же местах мы встретили украинских националистов - эсесовскую дивизию «Галитчина». Её практически ликвидировали под Киевом, но затем она объявлялась даже при обороне Берлина. И 6 армия, которой командовал Паулюс, и была уничтожена под Сталинградом, оказывается, тоже была возрождена и участвовала в боевых действиях против Советской армии. Возрождение частей и у нас не было редкостью. В случаях если из боёв выходила часть офицеров и личного состава, эти части нередко официально возрождались, даже при утере знамени. Знамя нашей гвардейской дивизии после войны ушло на восток, в Дальневосточный военный округ, так как формировалась она на Дальнем Востоке, а знамя нашего полка находится в музее Советской армии в Москве. У меня есть фотографии однополчан под этим знаменем.

Когда война закончилась, командир дивизии вскрыл конверт, в котором ему было приказано встретить наших союзников, американцев. Но они пришли к месту встречи раньше. Первого, кого встретили, был здоровенный негр на джипе. Здесь произошла по списку передача пленных и угнанных на работы в Германию. Один из наших бойцов встретил среди угнанных своего брата.

До 1947 года я служил в штабе армии, в Южной группе войск в районе Констанцы. Демобилизовался и приехал в Челябинск. Здесь жили мои родные, которые эвакуировались сюда вместе со Сталинградским металлургическим заводом. Год проработал в райкоме партии, затем редактором газеты Челябметаллургстроя. Через год предложили работать инструктором обкома партии в секторе печати. Приходилось много быть в командировках, а у меня была семья, маленькие дети. Да и жена работала в таких же условиях и приболела. А врач сказала, что это усталость, надо сменить обстановку. Затем я переехал на работу в совнархоз, здесь не было командировок, но через год совнархозы ликвидировали. Снова обратился в обком, и меня рекомендовали на работу в горком партии зав. отделом пропаганды Снежинска (ранее Челябинск 50). Здесь проработал 10 лет, затем 5 лет проработал в МИФИ и вышел на пенсию.

В. И. Востриков