ЕЩЁ В ЭТОЙ КАТЕГОРИИ
3 окт. 2024
Единый урок "Я познаю Южный Урал" (материалы)
5 окт. 2017
Знать, развивать и беречь завещано…
5 мар. 2015
Великой Победе 70. Письма с фронта.
Вот она звезда Героя Советского Союза - кусочек: тяжелого, лучистого металла. Он лежит на моей ладони, и отблеск вечернего июньского солнца, отражаясь от звёздочки, лучиком скользит по морщинистому выразительному лицу склонившегося рядом пожилого мужчины. Этот неяркий лучик словно высвечивает то, самое главное, что озарило жизнь сидящего со мной за столом человека – одного из тех, чья молодость пришлась на "сороковые – роковые", кто пронёс на своих сильных плечах тяжкую ношу Великой войны и прошёл сквозь огонь, кровь, боль и испытания с честью и славой, символически заключенной в этой небольшой пятиконечной медали на рубиновой колодке.
А чем была война для Александра Филипповича Мусохранова, свидетельствует костыль прислонённый рядом. Уже даже этого достаточно для нашего великого уважения, но и кроме этого тяжёлого ранения в ногу, гангрены, долгих дней операций Александр Филиппович был знаком с госпиталями не понаслышке, так как до этого был пять раз ранен, и уже однажды спасали и спасли ему другую ногу.
Страшны эти раны войны, оставшиеся на человеческом теле, и не может быть ей никакого оправдания и амнистии во веки-веков, как и тем, кто развязал ту кровавую бойню.
Но всё по порядку…
Наверное, из далёкого сложного нарымского детства пришла эта стойкость, умение собрать в узел нервы и мышцы для того, первого, рывка из окопа под пулемёты, не взирая на шлепки мин, разрывы снарядов за спиной, вой пикировщиков, старающихся оглушить, придавить, искромсать. Как бы там ни было, а не мог он подводить ни отца – инвалида первой мировой, ни мать, тянувшую нелегкую свою долю, своих друзей по Коломенскогривской школе, дружков по Томскому библиотечному техникуму, наконец, земляков из 284-ой сибирской стрелковой дивизии.
Первый свой бой он помнит до мелочей отчетливо, с подробностями своего тогдашнего состояния и точным пейзажем, отпечатавшегося в сознании поля, где пехотинец Мусохранов получил боевое крещение в огненной купели июльских боев сорок второго года.
Готовили солдата на истребителя танков, изучали устройство бронебойного ружья, гранаты всех систем, тактику противотанковой борьбы. Здесь же в учебной роте приняли Александра в комсомол. А на передний край попал после недельной тряски в эшелоне, и не увидел даже ружья. Бои под Воронежем велись на пределе сил, в постоянных оборонительных боях, но с не менее постоянными жесткими контратаками, и нужны были бойцы, и некогда было разбираться, кто, чем владеет лучше.
Первый бой
От Ельца, пешим порядком, вооружаясь по пути на пунктах боезапаса, пополнение, в котором был Мусохранов, прибыло в первый батальон 1144 стрелкового полка, а в окопах оружия было вдоволь, и своего и трофейного. Попал Александр с уже понюхавшим пороху бойцом Петром Галкиным из Тамбова в крайний фланговый окоп. Пшеница к брустверу клином подходит, налитые колосья клонятся, перебитые пулями, а дальше обгорелый танк.
Александр Филиппович улыбнулся своим невесёлым воспоминаниям:
– Дня три-четыре война напоминала кино – редкие разрывы поднимают вдалеке фонтаны земли, где-то стрекот очередей, солнышко светит, и мы с Петром. Одно только меня беспокоило – затвор у винтовки заедало, так и приходилось его саперной лопатой открывать и закрывать. Но потом решили сползать в подбитый танк. По пшенице, вжимаясь в землю, доползли солдаты, снизу влезли в башню, выглянули, а в каких-то пятидесяти метрах два немца спокойно идут. Решили стрелять. Одного убили, другой кубарем скатился к себе в траншею, а стрелки тем же манером обратно в свой обжитой окопчик вернулись.
23 июля поступила команда – в наступление. Пошла рота за тремя нашими «тридцатьчетверками», немцы открыли артиллерийско-минометный огонь, многих тогда в роте не досчитались. Опять же по приказу отвели роту и в этот же день перебросили батальон на правый фланг дивизии, у разбитого хуторка. Туда и кухня подскочила. И вновь засветились огоньки в глазах собеседника:
– Только гороховое пюре с мясом есть начали, прискакал комбат. Он у нас орёл был: бурка чёрная развевается – и нас с верхней полки как понёс, мол, разъедаетесь, а там наши залегли: «Кончай прохлаждаться!» – Единственное, успели ложки за обмотки сунуть и снова вперёд.
Пулемет противника кинжальным огнем во фланг атаки прижал роту к земле.
– Петьку ранило, я его перевязал, а он кровь рукавом утирает и всё повторяет: "Эхма, девки любить не будут. Эхма ..." – В лицо его угораздило.
Раненый пополз назад, а Александр вперед, где только что видел командира взвода, но тот уже не дышал. Забрал документы, а тут с "ура" цепь поднялась, вскочил и Мусохранов. Немцы дрогнули, бросили свои окопы у леса и бежали лощиной до следующей опушки. Рота продвинулась ещё метров пятнадцать за лощинку и в сумерках стала, окапываться. Взошла луна. Сосед принёс лопатку, свою где-то в бою потерял, глянули, а по распадку, отражаясь тенями, гуськом немцы. Они уже в тылу у двух солдат, а из окопов ни выстрела.
– Подполз к нам ещё один, – рассказывает Александр Филиппович, – решили по-пластунски пробираться к своим. В поле расползлись… и потеряли друг друга. Слышу: сначала слева выстрелы, потом справа. Решил я параллельно окопам ползти. Дополз до рва какого-то, по нему и побежал. Немцы вслед постреляли, но видят – далеко: бросили. Вылез я изо рва, гляжу: три березки, средняя с перебитым стволом, я видел эти березки, когда шёл в атаку ещё отметил давно' сломана: листья пожелтели. Ну: чувствую, вышел в своё расположение. – «Стой, кто идет!» – гляжу: наша пушка. Ну, а артиллеристы уже мне к своим дорогу показали. 0казалось рота тогда отошла, а мы вперед забежали и отбоя не слышали, а наши решили, что убиты.
Двадцать пятого июля немцы вновь пошли вперёд. Первую атаку с помощью артиллерии отбили. Командир роты отправил Мусохранова с двумя бойцами за патронами. Ночью вместо патронов, перепутав, выдали ящики с гранатами ф-1, тоже неплохо в обороне. Уже к окопам притащили, и докладывать стал Александр, но начал противник миномётный обстрел, и всех троих накрыло веером осколков.
– Меня в плечо, – поёживается Александр Филиппович, – второго в руку, а третьему здорово досталось, аж пять осколков поймал.
После недолгого лежания в госпитале солдат вновь вернулся в строй, и вновь был ранен. И опять поднимался в атаку, отползал через несжатые поля, отстреливался от наседавшего врага, сам гнался за бегущими в панике немцами, словом, набрасывал самые обычные солдатские круги войны, виток за витком.
Выписавшегося после второго ранения бойца направили в запасной полк, а там курсы младших командиров. С октября 42-го по апрель 43-го занимался Александр пулемётным делом, и после окончания курсов было присвоено ему звание сержанта. В начале марта его с группой таких же бывалых окопников как отличника боевой и политической подготовки приняли кандидатом в члены ВКП (б). Когда была прорвана Орловско-Курская линия обороны фашистов, новых командиров взводов направили на передовую. Мусохранов попал в 340 дивизию той же, своей, 38 армии, принял под командование пулемётное отделение. Так и шёл со своим отделением вперёд, теряя людей, получая пополнение, обучая его на ходу, в постоянных наступательных боях до самого Днепра.
На крутых ярах правого берега немцы создали сильную, глубоко эшелонированную оборону, величаемую ими, как всегда, высокопарно «Неприступным Днепровским валом», «Восточной линией». Этим они подчеркивали, что дальше отступления не будет, дальше Красная Армия не пройдёт.
В этой битве за Днепр, за плацдармы для освобождения Киева, всей Правобережной Украины, где каждый, не думая о наградах, выполнял свой приказ, свой долг, где, как сказал Александр Твардовский: "Кому память, кому слава, кому темная вода ..."
Сержанту Мусохранову выпала слава. К ней он шёл через все преграды, бегом, ползком, трясясь в санитарных повозках, шагая в строю маршевых батальонов. Он подает мне почетную грамоту ЦК КПУ, врученную ему в связи с сорокалетием подвига советских солдат на Днепре и вспоминает, как это было тогда, сорок два года назад.
Днепровская переправа.
– 28-29 сентября ночью наш полк расположился вдоль Днепра. Были подготовлены плавсредства. И вот получили приказ – форсировать Днепр. Нашему отделению досталась большая надувная резиновая лодка, куда поместились два пулемётных расчета. Один «Максим», мы поставили на нос, чтобы сразу вести огонь. Боеприпасов взяли столько, сколько выдерживала лодка, понимая, что каждая коробка патронов – дополнительные минуты для удержания плацдарма. Противник вёл беспорядочный обстрел нашего берега из орудий и миномётов, а потом перенёс огонь на реку. Мы и приданные нам саперы греб-ли изо всех сил: они веслами, мы лопатками. Опасались лишь прямого попадания – тогда всё. Вдруг послышалось неприятное шуршание, лодка обо что-то споткнулась. Поначалу испугались, подумалось пробоина, оказалось, нет: попали на отмель. Подняли пулеметы на закорки и вброд двинулись, до берега метров семьдесят осталось. На берегу, в песке, залегли, огляделись и стали продвигаться вперед и вправо против течения реки.
Немцы засели на высоком берегу старого русла, и как только рассвело, открыли плотный огонь из всех видов оружия. «Максимы» отвечали тугими очередями. Поддержанная выдвинутыми пулеметами пошла вперёд пехота и, смяв береговое охранение и те подкрепления, которые спешили к нему, соединилась с солдатами, форсировавшими Днепр выше.
Несмотря на ураган огня, укрепленные выгодные позиции, противник так и не смог остановить наступающую волну.
Вот уже лесистый мыс, немцы бросили первую линию траншей, но пехота, а вместе с ней и расчёты Мусохранова, устремилась ко второй и окопалась под носом у врага.
Ночью открыли сильный огонь и с "Ура!" коротким броском заняли вторую линию окопов. О панике свидетельствовало имущество: оружие, штабные бумаги, брошенные на позициях. Утром наступление продолжалось. Во второй половине дня оседлали шоссе Лютеж – Демидово. Авиация и артиллерия не давали поднять голову, были попытки отрезать наступавших от берега с открытого левого фланга. А пехота уже вышла на приток Днепра – Ирпень. После пополнения II октября форсировали Ирпень. Был занят исходный рубеж для большого наступления на Киев и освобождения всей Украины: так сформировался плацдарм, известный в истории Великой Отечественной войны как Лютежский. А сам сержант Мусохранов, раненный большим осколком в бедро, оказался в госпитальной палатке и не знал он, что в тот же день, когда его ранило, в штаб армии ушла наградная реляция.
Вот её полный текст: «Форсировав реку Днепр, тов. Мусохранов первым переправил свой пулемётный расчет, закрепился на правом берегу и вел губительный огонь по противнику, отражая его ожесточенные контратаки, чем обеспечивал переправу войск и вооружения. В боях за овладение дорогой Лютеж – Демидово преградил путь переброске подкрепления и вооружения. Было подбито: автомашина, две повозки с боеприпасами и уничтожено до 20 гитлеровцев. При форсировании реки Ирпень тов. Мусохранов быстро переправил свой пулемет через реку и, выйдя на шоссейную дорогу Демидово – Синяки, отрезал путь подхода подкреплений к Демидовской группировке противника и уничтожил I легковую и 2 грузовых автомашины».
Естественно, автомашины были с автоматчиками, а те были, рассеяны, и не смогли подкрепить гарнизон, засевший в Демидове.
Я читал воспоминания Александра Филипповича об этих боях, там нет перечисленных выше фактов. Их нет не потому, что он их не знал, просто он писал так, как и воевал: плыли, гребли, шли, вели огонь, оборонялись, наступали, а всё остальное, мол, само собой разумеется, и не прочти реляцию в бумагах у Александра Филипповича, так и не знал бы о самом главном.
Мы сидим с ним на полу возле тумбы под покрытым вышивкой стареньким телевизором: сидеть ему сподручней, на корточки-то ему уж с сорок четвертого не садиться. И я спрашиваю, задаю тот постоянный свой вопрос: «А как, чисто по-человечески, страшно хоть было?»
И в ответ слышу:
– А как же, конечно страшно, но ведь главное не в этом. Главное – побороть его, фашиста, язви в душу, а тем более, когда у тебя в подчинении люди есть. Если покажешь, что боишься, кто вперед пойдет с тобой, какой уж тут бой… Офицерам, строевым, поэтому и сложнее всех было, – и вновь, собрав у глаз морщинки, рассказал, как в одном бою чуть «сдуру» не застрелил своего лейтенанта.
– Тот забежал вперёд, а когда после неудачной атаки, рота села в окопы, выползал с поля, по пути надев вместо своей, потерянной, рогатую немецкую каску. Александр Филиппович вспоминал, как они, оба израненные, испытавшие перенапряжение сил, нервно смеялись над собой.
А время войны и время истории неумолимо вело солдата, ещё не совсем оправившегося после очередного ранения, на запад. Через сожжённые села и разбитые города, по раскисшим и пыльным дорогам к новым переправам, в холод и жару, в снег и слякоть. И вспоминались ветерану уже отдалившиеся, но навсегда памятные бои, где каждый трудный бой сменялся ещё более кровавым, воспринимаемым бойцами как необходимое дело, работа, платой за которую была жизнь для всех: для родных, для будущих поколений. И не о наградах мечтали, пропотевшие с въевшейся в лица пороховой гарью солдаты, а о том, как бы выспаться, где бы помыться, а самое необходимое посильнее «всыпать» врагу и потерять как можно меньше товарищей, чтобы повезло в этом бою, в следующем, ещё в одном – и так до Берлина.
Вернулся Мусохранов вновь в свою армию, теперь уже с 81 стрелковой дивизией, сформированной в Курске. С 38-ой армией прошёл и до своего последнего боя и добрым словом он вспоминает своих командующих, генералов: Чибисова Александра Евлампиевича и Москаленко Кирилла Семёновича.
Перед Бугом, принял командование пулеметным взводом и форсировал Буг и Вислу, где на плацдарме получил четвёртое ранение и отлёживался в польском городке Краснике. А перед ранением южнее Варшавы приняли Александра Филипповича в члены Коммунистической партии. В заявлении он не писал, что является Героем Советского Союза, так как и сам не знал этого. В конце сентября 1944 года вернулся в часть – и опять ранение, легкое, но досадное: между пальцев ноги. Через две недели прибыл к себе. А 5 декабря, при выходе на рубеж, попали в засаду, и уже другое бедро разворочала разрывная пуля.
Всего же за несколько часов до ранения встретился на военной тропе старшина из той роты, с которой перебирались через Днепр, он и сказал солдату, что тот – "Герой".
Много было госпиталей у Александра Филипповича, но последнее путешествие по городам и палатам самое тяжёлое и долгое. Собеседник вертит в руках очки и говорит:
– Я первое время морально и не включался: перевязки больно мучали: всё присохнет, отмачивай, не отмачивай, а нас много таких. Ну, а позднее понял: в 23 года без ноги остался, как у нас в Сибири говорили: "Калека". Тяжело было.
Но помогли прийти в себя солдату письма жены Екатерины Порфирьевны – Кати, с которой и пожить-то не успели, расписались, уже, когда грянула война. Значит, знала, на что шла, не боялась и ждала в райцентре Подгорное, на Оби, где заведовала библиотекой.
В июньские радостные дни сорок пятого, когда стало солдату полегче, в палате появился замполит госпиталя.
– Ну, орлы! У кого, какие наградные листы имеются с собой или, может, помните, как представляли к чему? Давай сюда, запишем. Запросы делать будем – найдем.
Отдал солдат наградной на орден Славы III степени за Вислинский плацдарм и неуверенно поведал о разговоре со старшиной.
– Ты, братец, хватил, – весело удивился замполит, – но для порядка проверим. Не беспокойся, выздоравливай, – и записал данные части.
А дальше был госпиталь в Москве и торжественное вручение сразу орденов: «Ленина», «Славы» и медали «Золотая Звезда». Вручал Отто Вильгельмович Куусинен. От того торжественного дня осталась фотография. На ней молодые, словно из бронзы отлитые, серьезные лица людей, много видевших, много знавших и много сделавших для Победы в Великой Отечественной войне советского народа.
Вот и всё. Потом была не такая уж легкая, как со стороны может показаться, жизнь. Семья, работа, товарищи и переписка с однополчанами.
Много сил отдал Александр Филиппович Мусохранов встречам со школьниками, молодежью, участию в работе Совета ветеранов, работе в партийной организации.
А главная награда – это признательность людей за кровь и силы, отданные защите Отчизны. На малой Родине, там, где всё начиналось, в селе Коломенские Гривы, Томской области, есть улица Александра Мусохранова и пионерская дружина – того же имени в новой школе, ставшей памятником всем им, живым и не вернувшимся с войны мальчишкам и юношам сороковых из небольшого сибирского села, вписавшим подвигами свои имена в историю страны.
С. Сиротин